Смерть едет на единороге в ад
Снопост.
читать дальшеПервый сон.
Аниме-фестиваль. Роль у меня маленькая, сделать я должен всего ничего - вынести на сцену платье горничной, потом унести его. Несколько репетиций, все идеально. День фестиваля, наш выход: помогаю с выходом разодетому в пух и прах Ренджи, он исполняет роль короля, нему за ним мантию.Чем ближе к сцене, тем тяжелее мантия, уже за кулисами я обнаруживаю, что не могу идти дальше, в глазах темнеет, иду обратно, ищу платье, падаю, поднимаюсь, вижу плохо, пропускаю свой выход, сценка провалена из-за меня. После этого хожу по гримерке, как чумачечий, щеки горят, лицо красное, спрашиваю у всех, нет ли у них жаропонижающего, в глазах опять темнеет. Со сцены возвращаются остальные, я и у них клянчу парацетамол. Какие-то другие люди, которых я не знаю, из другого косбенда, совершенно абстрактно рассуждают о том, что если не можешь выступать, нехуй брать на себя слишком много обязательств. "Я был на всех репетициях," - возражаю им я. Я не брал на себя лишних обязательств, слышите вы, мне просто плохо! Меня игнорируют, я ору на них, оправдываясь, все смотрят на меня, как на помешанного. После феста идем пить, летняя веранда в кафе превращается в свободную пьянку на каких-то столиках, стоящих на улице. Наконец добываю жаропонижающее, развожу в стакане, тут у меня отбирают стакан, дают рюмку: пей, мол! Я требую стакан обратно, говорю, что не могу пить, то у меня жар, мне плохо. До всех медленно доходит, чт оя не вру, выпиваю лекарство, становится легче. Выясняется, что скоро подойдет еще один чувак. Ждем.
Почему-то я уверен, что мы в Новогиреево: вот тот дом мне знаком, и вот та высотка тоже, там вот остановки, а там гаражи,а там то-то и то-то. Это, разве что, Новогиреево, которое пару раз мне снилось. Наконец, чувак появляется на тропинке. Дальнейшее не помню.
Второй сон:
как только я встал, выветрился из головы. Помню только, что он как-то связан был с Тони Старком.
Третий сон.
Башня выглядит, как один из советских НИИ, там и сям понатыканных по Москве, но куда выше. Это лишь снаружи так, внутри все совершенно по другому: стоит лишь зайти в холл: хромированные перила, блеск, помпезность, стекло и белый мрамор, чистота.
Я попадаю то ли на корпоратив, то ли на экскурсию: все пьют, но крайне умеренно, делают вид, что спокойны и расслаблены, но напряжены. Часть сна забыл, но там, кажется, ничего полезного не было, лишь какой-то клубок межличностных отношений, шатание по комнатам, похожим одна на другую, и официальная часть. После официальной части раздается приглашение проследовать за гидом, сон меняется.
Гид, нелепый парень в грязном лабораторном халате, обвешан оберегами, гид прячет глаза за стеклами темных очков и не отвечает на вопросы, твердя заученно: "Следуйте за мной". Он провожает нас в другую часть здания, к лифтам, и глядя на эти лифты, я припоминаю, что где-то я уже видел такое. Однако, мы не вызываем лифт, уходим в дверь рядом с ней и попадаем к эскалатору. Как описать то, что я увидел? Мы будто попали внутрь гигантского стакана: башня пуста изнутри, к внешним стенам будто прилеплены разные комнаты и помещения, здесь же полным-полно пространства, как в каком-нибудь торговом центре, от пола до потолка. Становится ясно, что башня еще больше, чем кажется, что под ней еще добрый десяток этажей подвала, а то и больше. Естественного света здесь нет, окна, которые видны на фасаде, очевидная бутафория, догадываешься, почему в таких зданиях советских нии вечерами горят одно-два окна, даже зимой, когда темнеет рано - окон в других помещениях просто нет. Хотя на улице день, здесь едва светит искусственный свет, холодный, но тусклый, будто лампы-трубки, которые так любят ставить в госучреждениях, поросли тонким слоем пыли. Кругом все те же хром, стекло и мрамор, но они выглядят мрачно, вселяют уныние и безнадежность, даже страх. Во мне крепнет уверенность, что я здесь уже был, что спускался вниз на лифте, который, как в торговых центрах, с одной стороны открыт для обзора, вместо стенки стекло, смотрел на это со смесью любопытства и страха. Лифт, вспомнил я, был из тех, с плавным ходом, поэтому я ощущал, будто мой желудок болтается между ушами, пока мы не спустились на последний этаж. Что было там, внизу, я вспомнить не мог.
Мы сели на эскалатор. Я не ошибся, говоря, что мы сели: эскалатор был сооружен как-то по-хитрому, ступеньки у него были больше, чем надо, и на каждой ступени была пара стульев. Технически это был не совсем эскалатор, но другого названия я придумать не могу. Итак, мы сели и начали спускаться, группа наша состояла человек из тридцати-сорока, я сидел рядом с мужиком, похожим на Пауля Ландерса, и нас, вероятно, связывали приятельские отношения: он несколько раз пытался о чем-то со мной заговорить, но я не отвечал, ошалело таращась по сторонам,и тогда он обернулся и принялся громко болтать с соседкой сзади.
Эскалаторное полотно, как оказалось, было непрерывным на всем пути следования, на площадках оно поворачивало и продолжало свой спуск. То правее, то левее от нас на небольшом расстоянии был встречный эскалатор, на нем изредка встречались люди, то в форме, то в халатах, тоже старательно отводящие глаза. Эти не катались сверху донизу, они проезжали несколько этажей и выходили.
В процессе спуска мы видели то глухие стены, то комнаты, то какие-то приборы и датчики, и чем ниже мы пускались, тем страннее становилось то, что окружало нас. На одном этаже стояло несколько пулеметов в ряд, за пулеметами дежурили люди в балаклавах, и было, честно скажу, довольно некомфортно наблюдать за тем, как нашу группу провожают ленивым поворотом дула. Мы видели лаборатории, офисы, мы видели много чего. В один такой момент я перестал вертеть головой по сторонам, посмотрел вперед и обомлел: на этом этаже начинались вольеры с животными, отделенные толстым стеклом. Животные почему-то содержались по одному, часть из них вела себя вяло и пассивно, другая была необычайно агрессивна. Несколько змей бросалось на нас, ударяясь о стекло, павиан принялся лупить кулаками о стекло, орангутаны провожали нас расфокусированными взглядами, а один шимпанзе почему-то пил из из бутылки виски. Это был самый настоящий зоопарк, и с каждым его обитателем было что-то не так. Это добавило мрачности ко всей и без того угнетающей обстановке, тут я реально испугался, и страх будто нажал на какой-то спусковой крючок в моем мозгу: я окончательно вспомнил, что был тут раньше, что спускался на самое дно, что видел там, и меня охватил самый настоящий ужас. Чтобы не заорать и не сигануть с эскалатора, я внезапно обнял своего соседа, тот прекратил болтовню, похлопал меня по плечу, улыбнулся ободряюще: мол, чего ты? Все же в порядке. Я хотел бы сказать, что ничего не в порядке, что но просто не знает, что его ждет, что там, внизу, самые ужасные кошмары твоей жизни, все, чего ты боишься, и даже не знаешь об этом.
Мы спустились в целый ангар. Эскалатор нырнул в открывшийся люк, захлопнувшийся сразу за стульями последних пассажиров. Перед нами были бронированные ворота гигантских размеров, по бокам от этих ворот прямо в стене были организованы ДОТы. Ворота оказались толщиной в добрый метр, нас по одному пропустили в щель между ними, мы прошли через металлоискатели, через какое-то силовое поле. Подошли, наконец, к простой бетонной стене с небольшим (по меркам всего окружающего) окошечком, всего три на два метра. Туда нас сразу не пустили, прежде отвели к стенду, где гид коротко и сбивчиво, стараясь держаться как можно дальше от стекла, выпалил, что в бетон вмурованы свинцовые листы, полностью изолирующие комнату от излучения, что стекло сделано по спецзаказу тем же методом, что делают стекло для шаттлов НАСА, вот на стенде образцы стекла, свинца и бетона, что пройдя за черту, проведенную на полу, мы пересечем границу отражающего поля, и что бояться нечего, совсем нечего. Никто, кажется, и не боялся, кроме нас с гидом, я пристально смотрел на него, он так же старательно ни на кого не смотрел. Наконец нас пустили к стеклу, меня пропустили вперед как невысокого ростом, и я остался без поддержки своего приятеля. Стоило перейти за черту, как я попал в царство шорохов и шепотов. Негромкие, еле слышные, они заглушали шаги моих спутников, я хотел было обернуться, посмотреть, там ли они еще, но боялся отвести глаза от стекла, к которому приближался. Чем ближе я подходил, тем громче становились все эти шуршания, слышались стуки, хлопки, обрывки разговоров (слов было не разобрать), тихое хныканье, всхлипы, все это мешалось и перетекало одно в другое, не давая расслышать ничего больше. Я подошел к стеклу, почему-то лишь в паре метров от него становилось видно, что за ним. Внутри, в свинцово-бетонной коробке клубилась муть, оттенки серого и черного смешивались друг с другом, не образуя новых. Это выглядело так, будто кто-то набрал в коробку сигаретного дыма и начал ее лениво встряхивать, но дым почему-то не растворялся в воздухе, а просто перетекал из одного клуба в другой. Это завораживало и пугало, но я уже вспомнил, чего ждать, и я ждал. Неожиданно из этого клубящегося ничто появилась белая ладонь, гулко хлопнула по стеклу. За ней появились и другие, все они прижались к стеклу, напряглись, пытаясь его выдавить. Я отшатнулся, ладони синхронно сделали движение, будто стирали что-то со стекла и вновь исчезли внутри. Звуки, раздававшиеся вокруг, внезапно смолкли, наступила напряженная тишина, я слышал нервные вздохи тех, кто стоял дальше. За стеклом сгущалась тьма. Потом, как в дурном фильме ужасов, с высоким визгом за стеклом появилось лицо без глаз и носа, лишь один раскрытый рот. Лицо придвинулось к стеклу, прижалось к нему лбом, и на абсолютно ровной поверхности, там, где не было ни глазных впадин, ни надбровных дуг, появились два глаза без век. Визг стал нестерпимо громким и отвратительным, как скрежет ножа по стеклу, после чего исчез.
"Выброс!" - раздался истошный вопль. Кричал экскурсовод, этим первым же криком он сорвал себе голос и дальше лишь хрипел: "Выброс! Выброс!" Он подскочил к какой-то панели в стене, откинул ее, дернул за рычаг, завыл сигнал тревоги.
"На выход! Быстро!" - прохрипел сотрудник, его голос терялся в воцарившейся какофонии, тогда он махнул рукой нам и огромными скачками припустил к выходу, игнорируя разметку эвакуации на полу. Ворота приоткрыли, так, что едва один человек мог протиснуться в них.
У ворот я увидел, что бегут все: черт знает откуда взявшиеся ученые, военные, какие-то странные мужики в форме: все спасаются от того хтонического пиздеца, что заперт внизу, ломятся вверх, подальше от этой комнаты, бросив все. Стулья куда-то делись, оба эскалатора работали вверх, лифты поминутно уезжали, чтобы вернуться пустыми.
Когда я пересекал ворота, я вдруг обнаружил, что я - здоровенный мужик в форме охраны, я только что выскочил из ДОТа, я бегу, и мне ужасно мешается автомат, меня гонит одна мысль: наверх, скорее, пока это не настигло меня, и хотя я знаю, что оружие не поможет мне, я не могу бросить его, оно меня как-то успокаивает. В голове всплывает инструкция: "Персоналу из отдела внутренней безопасности в случае выброса запрещено пользоваться лифтами, эскалаторами и иными механизированными средствами передвижения, я ломлюсь на одну из лестниц, мне попадается винтовая, несусь по ней вверх, бегу, задыхаясь, и думаю, что если я не убегу от выброса, мне ничто не поможет, излучение, выпускаемое ЭТОЙ, настигнет меня, и прежде, чем я замечу, я буду хуже, чем мертв - я потеряюсь в своих страхах. Некоторые додики-аспиранты из научного отдела как-то раз не были достаточно проворны, часть из них забрали на опыты, другую изолировали, третью пристрелили из жалости, парочку уволили. Тех, что уволили, пришлось взять обратно: они с пугающей назойливостью проникали обратно, лезли вниз, им это не нравилось, они, очевидно, боялись, но ничего поделать с собой не могли. Их приставили экскурсоводами к богатеньким экскурсионным группам, желающим пощекотать нервы, их пускали туда в спокойные дни, но сегодня... как же так, ничто ведь не предвещало, почему, на каком этаже моя малышка сегодня, она спасется, должна спастись, только бы добежать до верха.
Я - этот мужчина, я знаю все, что знает он. Он называет неведомую ебаную хуйню внизу "ЭТОЙ", потому что как-то раз, когда ему не повезло дежурить на той части дота, что обращена к камере, в его ушах появился высокий писк,а он и не заметил. Это первый знак, предрекающий контакт с камерой, ты должен немедленно позвать ученых. Но он опоздал, и увидел за стеклом свою любимую девушку, он называл ее малышкой и прочими ласковыми прозвищами, увидел, как ее насилуют щупальца из темноты, разрывают на клочки, стоял, смотрел и не мог оторваться. Он так никому об этом и не сказал, не хотел терять работу, но с тех пор стал думать о чудовище в камере, как о существе женского пола, ненавидел себя за это и не мог перестать.
Природа этого существа неизвестна, его возможности мало исследованы и неизвестны, определены лишь границы проникновения излучения в спокойном состоянии (конец этой границы над этажами с зоопарком), да башня выстроена так, что на последнем десятке этажей можно укрыться от выброса. Наружные стены изолированы тщательней, чем межэтажные перекрытия, и они как в стакане с излучением, с магией этой твари, приводящей к безумию. Говорят, это древний бог, пришелец из космоса, демон из ада - никто не знает, но его исследуют с усердием, достойным лучшего применения.
Я бегу вверх по лестнице, дыхание сбивается, я бросил считать этажи. Наконец я оказываюсь выше уровня земли: становится светлее, лестница вновь блестит хромированными перилами, стеклом, белым мрамором, на бегу я заглядываю в темный колодец среди пролетов, из которого прибежал; зачем, это же бессмысленно, выброс невидим, неосязаем, я не могу знать о нем, возможно, я уже сошел с ума.
Я продолжаю подъем.
Выше я обнаруживаю ученого с развороченной грудью, будто что-то вырвалось из нее, как в фильме про Чужого. Я перепрыгиваю через него, стараясь не вляпаться в лужи, вспоминаю, что ходили слухи, будто попадание под выброс может сделать так, что галлюцинация человека отразится на его теле. Пачкаю ботинки в чужой крови, бегу, оставляя следы.
Выше я натыкаюсь на труп своего коллеги из отдела внутренней безопасности. Он вышиб себе мозги выстрелом в рот, я опять пачкаю ботики.
Еще выше лестница начинает себя странно вести. То она из винтовой превращается в обычные пролеты, как в многоквартирном доме, то круто, почти отвесно тянется парой десятков ступенек вверх. Один раз я обнаруживаю, что бегаю по кругу, задираю голову и виду продолжение лестницы у себя над головой, подпрыгиваю, подтягиваюсь. В другой раз у лестницы пропадают перила, сама она превращается в крошащийся бетон.
Я стараюсь не думать о том, что мог попасть под выброс и спятить, нет, так и задумывалось строителями, если я начну сомневаться, я сойду с ума и без всякого выброса.
Выше пропадает лестница, перила остаются на месте, становятся выше, там и сям к стеклу приделаны ручки, мне придется лезть по ним, какая хитрая задумка архитекторов. Я лезу, поначалу все нормально, потом, когда я уже высоко, часть ручек начинает пропадать из-под моих рук и ног, другие оказываются приделаны к ящикам и дверцам, я ползу, вниз летит уйма стекла, в ящиках я вижу документы, драгоценности, деньги, реактивы, оружие, даже чью-то косметику.
Пройдя этот участок, из последних сил ломлюсь дальше, вдруг вылетаю на площадку, вижу малышку. Слава богу, ты в порядке, выдыхаю я, идем, время не ждет. Малышка улыбается мне, манит меня к себе,я подхожу, заглядываю разом во все ее глаза, они прекрасны, и, не удержавшись, целую ее. Она отвечает на поцелуй страстно, почти болезненно, две пары ее рук у меня на плечах, мое колено между двумя парами ее ног, она прижимается ко мне головогрудью, но мы не можем, нам надо бежать - отстраняюсь я. Тогла она коротко целует меня еще раз и дает мне в руки какие-то белые шарики. Бежим, требую я, она кивает, подталкивает меня, я, мол, за тобой, восемь ее глаз не врут, я бегу, стараясь не обронить свою новую ношу, а когда оглядываюсь, площадки нет, и моей малышки тоже нет.
Я продолжаю подъем, бежать трудно, с каждым шагом я бегу все медленнее, но наконец я добегаю до двери, неловко открываю ее плечом: площадка с лифтами, слава богу! - пересекаю ее, вхожу в другие двери, там спасшиеся, мечусь между них, ищу свою малышку, нахожу, в ее глазах страх и лезы, она закрывает рот рукой и пятится. "Ну что ты, маленькая, говорю я, смотри, я сохранил их, это ведь наши дети, да?" Шарики в моих руках пульсируют, отчего-то больно, малышка плачет. Растерянно оглядываюсь: ко мне идет начальник охраны. Приятель, сядь, - говорит он, хлопает меня по плечу: жаль, что все так вышло.
Начальник охраны вышибает мозги последнему спасшемуся из милосердия: тот прибежал с собственными кишками в горсти.
"Все, кто не спасся, в таком состоянии," - говорит он. "Может быть лучше. Может быть хуже. Но психически здоровых там больше нет. Отключай," - кивает он программистам.
Программисты отключают лифты, отключают эскалаторы, питание, кондиционирование, освещение, отопление, блокируют канализацию и перекрывают все выходы. Мы сидим на последних этажах гигантской башни среди компьютеров, управляющих всей жизнью этого здания. Мы должны высидеть карантин. Мы должны дождаться, когда пройдет указанное в каких-то пактах время. Если выброс не дойдет до нас, мы подадим сигнал и за нами прилетят спасательные вертолеты, на крыше есть вертолетная площадка. Если дойдет, сигнала не будет. Ничего не будет. Мы сдохнем в этой башне, как сраное жертвоприношение древнему злу в подвале, как тот парень с кишками в руках.
Я просыпаюсь.
Не помню, чтобы мне снилось это место и эта хуйня в подвале раньше, забавно, что откуда-то взялась четкая уверенность, что я уже был там.
читать дальшеПервый сон.
Аниме-фестиваль. Роль у меня маленькая, сделать я должен всего ничего - вынести на сцену платье горничной, потом унести его. Несколько репетиций, все идеально. День фестиваля, наш выход: помогаю с выходом разодетому в пух и прах Ренджи, он исполняет роль короля, нему за ним мантию.Чем ближе к сцене, тем тяжелее мантия, уже за кулисами я обнаруживаю, что не могу идти дальше, в глазах темнеет, иду обратно, ищу платье, падаю, поднимаюсь, вижу плохо, пропускаю свой выход, сценка провалена из-за меня. После этого хожу по гримерке, как чумачечий, щеки горят, лицо красное, спрашиваю у всех, нет ли у них жаропонижающего, в глазах опять темнеет. Со сцены возвращаются остальные, я и у них клянчу парацетамол. Какие-то другие люди, которых я не знаю, из другого косбенда, совершенно абстрактно рассуждают о том, что если не можешь выступать, нехуй брать на себя слишком много обязательств. "Я был на всех репетициях," - возражаю им я. Я не брал на себя лишних обязательств, слышите вы, мне просто плохо! Меня игнорируют, я ору на них, оправдываясь, все смотрят на меня, как на помешанного. После феста идем пить, летняя веранда в кафе превращается в свободную пьянку на каких-то столиках, стоящих на улице. Наконец добываю жаропонижающее, развожу в стакане, тут у меня отбирают стакан, дают рюмку: пей, мол! Я требую стакан обратно, говорю, что не могу пить, то у меня жар, мне плохо. До всех медленно доходит, чт оя не вру, выпиваю лекарство, становится легче. Выясняется, что скоро подойдет еще один чувак. Ждем.
Почему-то я уверен, что мы в Новогиреево: вот тот дом мне знаком, и вот та высотка тоже, там вот остановки, а там гаражи,а там то-то и то-то. Это, разве что, Новогиреево, которое пару раз мне снилось. Наконец, чувак появляется на тропинке. Дальнейшее не помню.
Второй сон:
как только я встал, выветрился из головы. Помню только, что он как-то связан был с Тони Старком.
Третий сон.
Башня выглядит, как один из советских НИИ, там и сям понатыканных по Москве, но куда выше. Это лишь снаружи так, внутри все совершенно по другому: стоит лишь зайти в холл: хромированные перила, блеск, помпезность, стекло и белый мрамор, чистота.
Я попадаю то ли на корпоратив, то ли на экскурсию: все пьют, но крайне умеренно, делают вид, что спокойны и расслаблены, но напряжены. Часть сна забыл, но там, кажется, ничего полезного не было, лишь какой-то клубок межличностных отношений, шатание по комнатам, похожим одна на другую, и официальная часть. После официальной части раздается приглашение проследовать за гидом, сон меняется.
Гид, нелепый парень в грязном лабораторном халате, обвешан оберегами, гид прячет глаза за стеклами темных очков и не отвечает на вопросы, твердя заученно: "Следуйте за мной". Он провожает нас в другую часть здания, к лифтам, и глядя на эти лифты, я припоминаю, что где-то я уже видел такое. Однако, мы не вызываем лифт, уходим в дверь рядом с ней и попадаем к эскалатору. Как описать то, что я увидел? Мы будто попали внутрь гигантского стакана: башня пуста изнутри, к внешним стенам будто прилеплены разные комнаты и помещения, здесь же полным-полно пространства, как в каком-нибудь торговом центре, от пола до потолка. Становится ясно, что башня еще больше, чем кажется, что под ней еще добрый десяток этажей подвала, а то и больше. Естественного света здесь нет, окна, которые видны на фасаде, очевидная бутафория, догадываешься, почему в таких зданиях советских нии вечерами горят одно-два окна, даже зимой, когда темнеет рано - окон в других помещениях просто нет. Хотя на улице день, здесь едва светит искусственный свет, холодный, но тусклый, будто лампы-трубки, которые так любят ставить в госучреждениях, поросли тонким слоем пыли. Кругом все те же хром, стекло и мрамор, но они выглядят мрачно, вселяют уныние и безнадежность, даже страх. Во мне крепнет уверенность, что я здесь уже был, что спускался вниз на лифте, который, как в торговых центрах, с одной стороны открыт для обзора, вместо стенки стекло, смотрел на это со смесью любопытства и страха. Лифт, вспомнил я, был из тех, с плавным ходом, поэтому я ощущал, будто мой желудок болтается между ушами, пока мы не спустились на последний этаж. Что было там, внизу, я вспомнить не мог.
Мы сели на эскалатор. Я не ошибся, говоря, что мы сели: эскалатор был сооружен как-то по-хитрому, ступеньки у него были больше, чем надо, и на каждой ступени была пара стульев. Технически это был не совсем эскалатор, но другого названия я придумать не могу. Итак, мы сели и начали спускаться, группа наша состояла человек из тридцати-сорока, я сидел рядом с мужиком, похожим на Пауля Ландерса, и нас, вероятно, связывали приятельские отношения: он несколько раз пытался о чем-то со мной заговорить, но я не отвечал, ошалело таращась по сторонам,и тогда он обернулся и принялся громко болтать с соседкой сзади.
Эскалаторное полотно, как оказалось, было непрерывным на всем пути следования, на площадках оно поворачивало и продолжало свой спуск. То правее, то левее от нас на небольшом расстоянии был встречный эскалатор, на нем изредка встречались люди, то в форме, то в халатах, тоже старательно отводящие глаза. Эти не катались сверху донизу, они проезжали несколько этажей и выходили.
В процессе спуска мы видели то глухие стены, то комнаты, то какие-то приборы и датчики, и чем ниже мы пускались, тем страннее становилось то, что окружало нас. На одном этаже стояло несколько пулеметов в ряд, за пулеметами дежурили люди в балаклавах, и было, честно скажу, довольно некомфортно наблюдать за тем, как нашу группу провожают ленивым поворотом дула. Мы видели лаборатории, офисы, мы видели много чего. В один такой момент я перестал вертеть головой по сторонам, посмотрел вперед и обомлел: на этом этаже начинались вольеры с животными, отделенные толстым стеклом. Животные почему-то содержались по одному, часть из них вела себя вяло и пассивно, другая была необычайно агрессивна. Несколько змей бросалось на нас, ударяясь о стекло, павиан принялся лупить кулаками о стекло, орангутаны провожали нас расфокусированными взглядами, а один шимпанзе почему-то пил из из бутылки виски. Это был самый настоящий зоопарк, и с каждым его обитателем было что-то не так. Это добавило мрачности ко всей и без того угнетающей обстановке, тут я реально испугался, и страх будто нажал на какой-то спусковой крючок в моем мозгу: я окончательно вспомнил, что был тут раньше, что спускался на самое дно, что видел там, и меня охватил самый настоящий ужас. Чтобы не заорать и не сигануть с эскалатора, я внезапно обнял своего соседа, тот прекратил болтовню, похлопал меня по плечу, улыбнулся ободряюще: мол, чего ты? Все же в порядке. Я хотел бы сказать, что ничего не в порядке, что но просто не знает, что его ждет, что там, внизу, самые ужасные кошмары твоей жизни, все, чего ты боишься, и даже не знаешь об этом.
Мы спустились в целый ангар. Эскалатор нырнул в открывшийся люк, захлопнувшийся сразу за стульями последних пассажиров. Перед нами были бронированные ворота гигантских размеров, по бокам от этих ворот прямо в стене были организованы ДОТы. Ворота оказались толщиной в добрый метр, нас по одному пропустили в щель между ними, мы прошли через металлоискатели, через какое-то силовое поле. Подошли, наконец, к простой бетонной стене с небольшим (по меркам всего окружающего) окошечком, всего три на два метра. Туда нас сразу не пустили, прежде отвели к стенду, где гид коротко и сбивчиво, стараясь держаться как можно дальше от стекла, выпалил, что в бетон вмурованы свинцовые листы, полностью изолирующие комнату от излучения, что стекло сделано по спецзаказу тем же методом, что делают стекло для шаттлов НАСА, вот на стенде образцы стекла, свинца и бетона, что пройдя за черту, проведенную на полу, мы пересечем границу отражающего поля, и что бояться нечего, совсем нечего. Никто, кажется, и не боялся, кроме нас с гидом, я пристально смотрел на него, он так же старательно ни на кого не смотрел. Наконец нас пустили к стеклу, меня пропустили вперед как невысокого ростом, и я остался без поддержки своего приятеля. Стоило перейти за черту, как я попал в царство шорохов и шепотов. Негромкие, еле слышные, они заглушали шаги моих спутников, я хотел было обернуться, посмотреть, там ли они еще, но боялся отвести глаза от стекла, к которому приближался. Чем ближе я подходил, тем громче становились все эти шуршания, слышались стуки, хлопки, обрывки разговоров (слов было не разобрать), тихое хныканье, всхлипы, все это мешалось и перетекало одно в другое, не давая расслышать ничего больше. Я подошел к стеклу, почему-то лишь в паре метров от него становилось видно, что за ним. Внутри, в свинцово-бетонной коробке клубилась муть, оттенки серого и черного смешивались друг с другом, не образуя новых. Это выглядело так, будто кто-то набрал в коробку сигаретного дыма и начал ее лениво встряхивать, но дым почему-то не растворялся в воздухе, а просто перетекал из одного клуба в другой. Это завораживало и пугало, но я уже вспомнил, чего ждать, и я ждал. Неожиданно из этого клубящегося ничто появилась белая ладонь, гулко хлопнула по стеклу. За ней появились и другие, все они прижались к стеклу, напряглись, пытаясь его выдавить. Я отшатнулся, ладони синхронно сделали движение, будто стирали что-то со стекла и вновь исчезли внутри. Звуки, раздававшиеся вокруг, внезапно смолкли, наступила напряженная тишина, я слышал нервные вздохи тех, кто стоял дальше. За стеклом сгущалась тьма. Потом, как в дурном фильме ужасов, с высоким визгом за стеклом появилось лицо без глаз и носа, лишь один раскрытый рот. Лицо придвинулось к стеклу, прижалось к нему лбом, и на абсолютно ровной поверхности, там, где не было ни глазных впадин, ни надбровных дуг, появились два глаза без век. Визг стал нестерпимо громким и отвратительным, как скрежет ножа по стеклу, после чего исчез.
"Выброс!" - раздался истошный вопль. Кричал экскурсовод, этим первым же криком он сорвал себе голос и дальше лишь хрипел: "Выброс! Выброс!" Он подскочил к какой-то панели в стене, откинул ее, дернул за рычаг, завыл сигнал тревоги.
"На выход! Быстро!" - прохрипел сотрудник, его голос терялся в воцарившейся какофонии, тогда он махнул рукой нам и огромными скачками припустил к выходу, игнорируя разметку эвакуации на полу. Ворота приоткрыли, так, что едва один человек мог протиснуться в них.
У ворот я увидел, что бегут все: черт знает откуда взявшиеся ученые, военные, какие-то странные мужики в форме: все спасаются от того хтонического пиздеца, что заперт внизу, ломятся вверх, подальше от этой комнаты, бросив все. Стулья куда-то делись, оба эскалатора работали вверх, лифты поминутно уезжали, чтобы вернуться пустыми.
Когда я пересекал ворота, я вдруг обнаружил, что я - здоровенный мужик в форме охраны, я только что выскочил из ДОТа, я бегу, и мне ужасно мешается автомат, меня гонит одна мысль: наверх, скорее, пока это не настигло меня, и хотя я знаю, что оружие не поможет мне, я не могу бросить его, оно меня как-то успокаивает. В голове всплывает инструкция: "Персоналу из отдела внутренней безопасности в случае выброса запрещено пользоваться лифтами, эскалаторами и иными механизированными средствами передвижения, я ломлюсь на одну из лестниц, мне попадается винтовая, несусь по ней вверх, бегу, задыхаясь, и думаю, что если я не убегу от выброса, мне ничто не поможет, излучение, выпускаемое ЭТОЙ, настигнет меня, и прежде, чем я замечу, я буду хуже, чем мертв - я потеряюсь в своих страхах. Некоторые додики-аспиранты из научного отдела как-то раз не были достаточно проворны, часть из них забрали на опыты, другую изолировали, третью пристрелили из жалости, парочку уволили. Тех, что уволили, пришлось взять обратно: они с пугающей назойливостью проникали обратно, лезли вниз, им это не нравилось, они, очевидно, боялись, но ничего поделать с собой не могли. Их приставили экскурсоводами к богатеньким экскурсионным группам, желающим пощекотать нервы, их пускали туда в спокойные дни, но сегодня... как же так, ничто ведь не предвещало, почему, на каком этаже моя малышка сегодня, она спасется, должна спастись, только бы добежать до верха.
Я - этот мужчина, я знаю все, что знает он. Он называет неведомую ебаную хуйню внизу "ЭТОЙ", потому что как-то раз, когда ему не повезло дежурить на той части дота, что обращена к камере, в его ушах появился высокий писк,а он и не заметил. Это первый знак, предрекающий контакт с камерой, ты должен немедленно позвать ученых. Но он опоздал, и увидел за стеклом свою любимую девушку, он называл ее малышкой и прочими ласковыми прозвищами, увидел, как ее насилуют щупальца из темноты, разрывают на клочки, стоял, смотрел и не мог оторваться. Он так никому об этом и не сказал, не хотел терять работу, но с тех пор стал думать о чудовище в камере, как о существе женского пола, ненавидел себя за это и не мог перестать.
Природа этого существа неизвестна, его возможности мало исследованы и неизвестны, определены лишь границы проникновения излучения в спокойном состоянии (конец этой границы над этажами с зоопарком), да башня выстроена так, что на последнем десятке этажей можно укрыться от выброса. Наружные стены изолированы тщательней, чем межэтажные перекрытия, и они как в стакане с излучением, с магией этой твари, приводящей к безумию. Говорят, это древний бог, пришелец из космоса, демон из ада - никто не знает, но его исследуют с усердием, достойным лучшего применения.
Я бегу вверх по лестнице, дыхание сбивается, я бросил считать этажи. Наконец я оказываюсь выше уровня земли: становится светлее, лестница вновь блестит хромированными перилами, стеклом, белым мрамором, на бегу я заглядываю в темный колодец среди пролетов, из которого прибежал; зачем, это же бессмысленно, выброс невидим, неосязаем, я не могу знать о нем, возможно, я уже сошел с ума.
Я продолжаю подъем.
Выше я обнаруживаю ученого с развороченной грудью, будто что-то вырвалось из нее, как в фильме про Чужого. Я перепрыгиваю через него, стараясь не вляпаться в лужи, вспоминаю, что ходили слухи, будто попадание под выброс может сделать так, что галлюцинация человека отразится на его теле. Пачкаю ботинки в чужой крови, бегу, оставляя следы.
Выше я натыкаюсь на труп своего коллеги из отдела внутренней безопасности. Он вышиб себе мозги выстрелом в рот, я опять пачкаю ботики.
Еще выше лестница начинает себя странно вести. То она из винтовой превращается в обычные пролеты, как в многоквартирном доме, то круто, почти отвесно тянется парой десятков ступенек вверх. Один раз я обнаруживаю, что бегаю по кругу, задираю голову и виду продолжение лестницы у себя над головой, подпрыгиваю, подтягиваюсь. В другой раз у лестницы пропадают перила, сама она превращается в крошащийся бетон.
Я стараюсь не думать о том, что мог попасть под выброс и спятить, нет, так и задумывалось строителями, если я начну сомневаться, я сойду с ума и без всякого выброса.
Выше пропадает лестница, перила остаются на месте, становятся выше, там и сям к стеклу приделаны ручки, мне придется лезть по ним, какая хитрая задумка архитекторов. Я лезу, поначалу все нормально, потом, когда я уже высоко, часть ручек начинает пропадать из-под моих рук и ног, другие оказываются приделаны к ящикам и дверцам, я ползу, вниз летит уйма стекла, в ящиках я вижу документы, драгоценности, деньги, реактивы, оружие, даже чью-то косметику.
Пройдя этот участок, из последних сил ломлюсь дальше, вдруг вылетаю на площадку, вижу малышку. Слава богу, ты в порядке, выдыхаю я, идем, время не ждет. Малышка улыбается мне, манит меня к себе,я подхожу, заглядываю разом во все ее глаза, они прекрасны, и, не удержавшись, целую ее. Она отвечает на поцелуй страстно, почти болезненно, две пары ее рук у меня на плечах, мое колено между двумя парами ее ног, она прижимается ко мне головогрудью, но мы не можем, нам надо бежать - отстраняюсь я. Тогла она коротко целует меня еще раз и дает мне в руки какие-то белые шарики. Бежим, требую я, она кивает, подталкивает меня, я, мол, за тобой, восемь ее глаз не врут, я бегу, стараясь не обронить свою новую ношу, а когда оглядываюсь, площадки нет, и моей малышки тоже нет.
Я продолжаю подъем, бежать трудно, с каждым шагом я бегу все медленнее, но наконец я добегаю до двери, неловко открываю ее плечом: площадка с лифтами, слава богу! - пересекаю ее, вхожу в другие двери, там спасшиеся, мечусь между них, ищу свою малышку, нахожу, в ее глазах страх и лезы, она закрывает рот рукой и пятится. "Ну что ты, маленькая, говорю я, смотри, я сохранил их, это ведь наши дети, да?" Шарики в моих руках пульсируют, отчего-то больно, малышка плачет. Растерянно оглядываюсь: ко мне идет начальник охраны. Приятель, сядь, - говорит он, хлопает меня по плечу: жаль, что все так вышло.
Начальник охраны вышибает мозги последнему спасшемуся из милосердия: тот прибежал с собственными кишками в горсти.
"Все, кто не спасся, в таком состоянии," - говорит он. "Может быть лучше. Может быть хуже. Но психически здоровых там больше нет. Отключай," - кивает он программистам.
Программисты отключают лифты, отключают эскалаторы, питание, кондиционирование, освещение, отопление, блокируют канализацию и перекрывают все выходы. Мы сидим на последних этажах гигантской башни среди компьютеров, управляющих всей жизнью этого здания. Мы должны высидеть карантин. Мы должны дождаться, когда пройдет указанное в каких-то пактах время. Если выброс не дойдет до нас, мы подадим сигнал и за нами прилетят спасательные вертолеты, на крыше есть вертолетная площадка. Если дойдет, сигнала не будет. Ничего не будет. Мы сдохнем в этой башне, как сраное жертвоприношение древнему злу в подвале, как тот парень с кишками в руках.
Я просыпаюсь.
Не помню, чтобы мне снилось это место и эта хуйня в подвале раньше, забавно, что откуда-то взялась четкая уверенность, что я уже был там.
@темы: lytdybr, хуита, В любой непонятной ситуации ложись спать
-
-
10.06.2012 в 21:45крайний сон впечатляет особенно. хорошо, что записываешь.
-
-
10.06.2012 в 21:59Тут еще много такой хуерды будет, сдается мне. Я в начале эксперимента.
-
-
11.06.2012 в 00:35очень интересует конечный результат эксперимента.