Неладное.

[A1dan]

Ковыряю неладное, которое себе задумал, и пока что ковыряю именно его. За творческим процессом вы можете следить по сочетанию двух тегов: "анальный рашпиль" и "пиздострадания".
Ну... часть этого текста написана в некотором подпитии, так что там вполне может быть какое-нибудь: "ооооаааабля какую я хуйню написал, йоб же ж!" Оно будет искренне, но не в тему. А вычитывать тексты... ну что вы, я не дорос до таких высот. Я не умею.


Спандам, шеф СР9, был клиническим неудачником всю свою жизнь, степень его невезучести достигала каких-то галактических масштабов, стремясь к плюс бесконечности.
Если вам нужно задавить на корню какое-то начинание, доверьте его Спандаму.
Первым важным делом, которое он чуть было не провалил, было дело обеспечения безбедного существования его матери.
Тогда, кажется, ему повезло, что его, маленького, посиневшего, с намотавшейся на шею пуповиной не взяли за скрюченные ножки и не бросили в поддон для биологических отходов операций.
Словом, Спандам чуть не совершил самую фатальную ошибку уже в самом начале жизни.
Если честно, в поддон-то его как раз и положили. Когда врач изрек: "Ваш ребенок родился мертвым," - когда роженица завыла дурниной: маленький мертвый ублюдок испортил всю ее жизнь, чертов засранец, такой маленький, а такой же подлый, как отец, когда медсестра засуетилась, забегала, когда запахло валерьянкой, перебивая запах пота, маленький посиневший Спандам не заорал, не захныкал даже - тоненько заскулил. И то, что его услышали, было, пожалуй, самым настоящим чудом.
Впрочем, чудо это случилось лишь для того, чтобы открыть дорогу всяческим неудачам.

Спандам не помнит, Спандайн не знает, а его мать не расскажет, что до переселения ребенка в дом Спандайна у него не было имени, только набор нелицеприятных эпитетов: маленький засранец, ублюдок, дерьмец и еще несколько десятков слов, которых воспитанной девушке знать не полагается.

Однажды научившись кричать, маленький ублюдок, кажется, не собирался затыкаться до конца жизни, и если тихое хныканье, которое он издавал раньше, можно было пропустить мимо ушей, то громогласные визгливые вопли разрушали мозг, прогрызая в нем ходы, как червяки в яблоках.
Маленький ублюдок требовал поменять пеленки. Маленький ублюдок требовал грудь.
Каюта третьего класса, которую ей приходилось делить со старухой чахоточного вида и разбитной теткой с носом картошкой, была наполнена запахом мочи и отчаянием. Она не знала, да и не хотела знать, что надо делать с ребенком.
Дерьмец таял на глазах, сгорал изнутри, как свечка, а она не могла поднести его к груди, не могла сменить ему пеленки. Казалось бы, так просто, и в то же время – невозможно.
Грудь болела от нерастраченного молока, она сцеживала его в стакан, тихонько всхлипывая от боли. В темноте в корзинке с пеленками скулил ублюдок, утомившись орать круглые сутки.
Однажды ночью – они уже проплыли половину маршрута, вонь стала просто невыносимой, и она подумывала о том, чтобы выставить корзинку с ребенком за дверь – однажды ночью она погрузилась в сон, полный невнятных голосов, шорохов и размытых силуэтов. Утром, когда она проснулась, грудь почти не болела, вымытый ребенок спал под боком, она машинально подвинулась, чтобы не придавить поганца, и только потом поняла, что произошло. Подавив желание закатить скандал соседкам, она несколько раз вздохнула, задумчиво посмотрела на красно-лиловый нос, фамильную черту, и решила, что истерику пора прекращать.
Весь остаток пути ребенок был накормлен и вымыт, к Спандайну приехал здоровый отпрыск, которого не зазорно было взять к себе.

Больше Спандаму не везло. И даже его кормилица, фигуристая женщина с двухмесячным сыном на руках, была вовсе не его удачей, а везением Спандайна.