Смерть едет на единороге в ад
Какая-то хуйня произошла с этим дневником. Если когда-то там (незапамятные времена, сколько лет прошло?) это был дневник, то теперь это бложек. Дуракавалянье на потребу толпе.
А когда я заводил его, я думал, что здесь будут мои мысли и чувства. Этакий выход того дневничка, в который я строчил здоровенные опусы по нескольку страниц мелким почерком, какой я одинокий и непонятый, и рыдал над ним... всякое было. Да-а, моя жизнь в пубертатный период была полна отчаяния. Как сейчас помню, первая тонкая тетрадка с подклеенными в конце страницами, в которой велась хроника моих пиздостраданий, была заведена около восьми часов вечера. Я сидел на кухне и строчил-строчил, периодически прерываясь, чтобы посмотреть на серфера на обложке.
Так вот, бложек. Не роскошь, а средство общения. Из тетрадочки с бурчанием за жизнь в двухсотстраничный бессодержательный набор предложений (двести страниц! это же, блядь, почти книга!) с картиночками, видео, свистелками и перделками. Неебовая смена формата, скажу я вам!
Я бы, может, и хотел вернуться к пространным лытдыбр-постам, в конце концов, я люблю дневниковые записи, я обожаю дневниковые записи, я читаю их от корки до корки. Наверное, я из тех людей, которые пиздят у детей личные дневники, читают их, а потом возвращают на место. Или не возвращают.
Между прочим, со "спиздить и прочитать" у меня долгие и ни хрена не романтичные отношения. Началось это во время одной из моих поездок в лагерь, когда девочка по имени Даша (Девочка?! Да она уже тогда была крупнее меня нынешнего по всем параметрам. Хотя сейчас сквозь призму прошедших лет я вижу, что сиськи у Даши были классные. Но, к сожалению, я пишу не о сиськах, а о дневниках) стащила из моей тумбочки миленький голубенький блокнотик с мишкой Тедди на обложке. Блокнотик запирался на не менее миленький навесной замочек, который легко открывался стержнем от ручки или шпилькой для волос. Внутри блокнотика была моя самая страшная тайна на тот момент. Там, под голубенькой обложечкой надежно заперто на замок было мое большое и светлое чувство к... Гарри Поттеру.
Пропажу я заметил почти сразу и поднял жуткий хай. Даша пырилась на меня не хуже Девида Блейна, уверяла, что ничего не брала, и спрашивала, уверен ли я, что у меня был этот блокнотик?
Через несколько дней блокнотик вернулся. Когда я раскрыл его, мне впору было заорать: "Еманарот! Раскукожь его обратно, Дэвид Блейн!" - страницы были исписаны заверениями в том, что, несомненно, мой кумир питает ко мне те же самые чувства. Почерк отвечавшего мне был точной копией Дашиного, и все-таки наглая девка (тогда я не ругался матом даже мысленно, а потому Дарья удостоилась такого невинного определения) ни в чем не признавалась. Я не мог предъявить ей обвинения - тогда бы вскрылась моя позорная тайна, а она, в свою очередь, довольно мудро держала язык за зубами. Я объявил Даше молчаливый бойкот, что было, пожалуй, самой страшной карой, потому что наши койки стояли рядом, и, таким образом, Даша лишалась собеседника на тихий час и на время после отбоя.
Но на этом история не заканчивается.
Через пару дней на тихом часу Даша предприняла попытку разговорить меня. Я хранил гордое молчание, а затем перелег головой к изножью кровати, чтобы избавиться от ора в ухо. "Наглая девка" не придумала ничего лучше, чем толкать меня ногами с неизвестной мне целью.
Чаша моего терпения переполнилась. Я припомнил все матерные слова, которые когда-либо слышал, выбрал одно, взревел: "Сука!" - и изо всех сил пнул Дашу ногой.
Моя пятка пришлась точнехонько промеж шикарных Дашиных сисек.
Засим я опускаю занавес истории над этой батальной сценой. Вернувшись из лагеря, я разработал секретный код, которым с тех пор и записывал самые секретные части своих дневников. Впрочем, остальная часть, касавшаяся моих друзей, знакомых, моих политических взглядов, событий науки, культуры искусства и прочего, надо полагать, компрометировала меня ничуть не меньше, чем тщательно зашифрованные коротенькие предложения о влюбленности и о том, где, когда и как я сделал несколько глотков коктейля, иначе бы у тетки не было бы стольких аргументов против моего общения с "неподходящей компанией".
Наверное, вся эта катавасия со спижжеными дневниками наложила отпечаток на мою неокрепшую детскую психику. Мне трудно делиться личными обстоятельствами, и... и я слишком много думаю о том, что же подумают упомянутые в тексте. Иногда я пишу пост, сохраняю его в черновики, а потом удаляю с мыслью, что если бы юзер ххх узнал, в какой момент моей жизни я хотел ему уебать с ноги по лицу, юзер ууу хотя бы просто заподозрил, что я бы ему вдул, а юзер ччч прочел, что, по моему мнению, он эгоистичен, как избалованный ребенок, они бы... как минимум отписались. Отписались, порвали все контакты, и прочая, и прочая, финита, бля, комедия.
Не люблю я, когда люди знают, что я о них думаю. Закрытые записи не люблю, списки доступа не люблю: еще мне морочить себе голову и думать, кому можно прочитать конкретный пост, а кому нет, кто может рассказать упомянутому в посте лицу мои маленькие тайны, а кто нет, и не обидится ли кто-нибудь, если я напишу то-то и то-то... Это все из-за знакомых пч: сколько из них меня уже знают, со сколькими я хотел бы пообщаться. Но мне как-то легче оголять душу и распинаться перед незнакомыми людьми, чем перед знакомыми.
Короче, хуйня какая-то с этим дневником.
А когда я заводил его, я думал, что здесь будут мои мысли и чувства. Этакий выход того дневничка, в который я строчил здоровенные опусы по нескольку страниц мелким почерком, какой я одинокий и непонятый, и рыдал над ним... всякое было. Да-а, моя жизнь в пубертатный период была полна отчаяния. Как сейчас помню, первая тонкая тетрадка с подклеенными в конце страницами, в которой велась хроника моих пиздостраданий, была заведена около восьми часов вечера. Я сидел на кухне и строчил-строчил, периодически прерываясь, чтобы посмотреть на серфера на обложке.
Так вот, бложек. Не роскошь, а средство общения. Из тетрадочки с бурчанием за жизнь в двухсотстраничный бессодержательный набор предложений (двести страниц! это же, блядь, почти книга!) с картиночками, видео, свистелками и перделками. Неебовая смена формата, скажу я вам!
Я бы, может, и хотел вернуться к пространным лытдыбр-постам, в конце концов, я люблю дневниковые записи, я обожаю дневниковые записи, я читаю их от корки до корки. Наверное, я из тех людей, которые пиздят у детей личные дневники, читают их, а потом возвращают на место. Или не возвращают.
Между прочим, со "спиздить и прочитать" у меня долгие и ни хрена не романтичные отношения. Началось это во время одной из моих поездок в лагерь, когда девочка по имени Даша (Девочка?! Да она уже тогда была крупнее меня нынешнего по всем параметрам. Хотя сейчас сквозь призму прошедших лет я вижу, что сиськи у Даши были классные. Но, к сожалению, я пишу не о сиськах, а о дневниках) стащила из моей тумбочки миленький голубенький блокнотик с мишкой Тедди на обложке. Блокнотик запирался на не менее миленький навесной замочек, который легко открывался стержнем от ручки или шпилькой для волос. Внутри блокнотика была моя самая страшная тайна на тот момент. Там, под голубенькой обложечкой надежно заперто на замок было мое большое и светлое чувство к... Гарри Поттеру.
Пропажу я заметил почти сразу и поднял жуткий хай. Даша пырилась на меня не хуже Девида Блейна, уверяла, что ничего не брала, и спрашивала, уверен ли я, что у меня был этот блокнотик?
Через несколько дней блокнотик вернулся. Когда я раскрыл его, мне впору было заорать: "Еманарот! Раскукожь его обратно, Дэвид Блейн!" - страницы были исписаны заверениями в том, что, несомненно, мой кумир питает ко мне те же самые чувства. Почерк отвечавшего мне был точной копией Дашиного, и все-таки наглая девка (тогда я не ругался матом даже мысленно, а потому Дарья удостоилась такого невинного определения) ни в чем не признавалась. Я не мог предъявить ей обвинения - тогда бы вскрылась моя позорная тайна, а она, в свою очередь, довольно мудро держала язык за зубами. Я объявил Даше молчаливый бойкот, что было, пожалуй, самой страшной карой, потому что наши койки стояли рядом, и, таким образом, Даша лишалась собеседника на тихий час и на время после отбоя.
Но на этом история не заканчивается.
Через пару дней на тихом часу Даша предприняла попытку разговорить меня. Я хранил гордое молчание, а затем перелег головой к изножью кровати, чтобы избавиться от ора в ухо. "Наглая девка" не придумала ничего лучше, чем толкать меня ногами с неизвестной мне целью.
Чаша моего терпения переполнилась. Я припомнил все матерные слова, которые когда-либо слышал, выбрал одно, взревел: "Сука!" - и изо всех сил пнул Дашу ногой.
Моя пятка пришлась точнехонько промеж шикарных Дашиных сисек.
Засим я опускаю занавес истории над этой батальной сценой. Вернувшись из лагеря, я разработал секретный код, которым с тех пор и записывал самые секретные части своих дневников. Впрочем, остальная часть, касавшаяся моих друзей, знакомых, моих политических взглядов, событий науки, культуры искусства и прочего, надо полагать, компрометировала меня ничуть не меньше, чем тщательно зашифрованные коротенькие предложения о влюбленности и о том, где, когда и как я сделал несколько глотков коктейля, иначе бы у тетки не было бы стольких аргументов против моего общения с "неподходящей компанией".
Наверное, вся эта катавасия со спижжеными дневниками наложила отпечаток на мою неокрепшую детскую психику. Мне трудно делиться личными обстоятельствами, и... и я слишком много думаю о том, что же подумают упомянутые в тексте. Иногда я пишу пост, сохраняю его в черновики, а потом удаляю с мыслью, что если бы юзер ххх узнал, в какой момент моей жизни я хотел ему уебать с ноги по лицу, юзер ууу хотя бы просто заподозрил, что я бы ему вдул, а юзер ччч прочел, что, по моему мнению, он эгоистичен, как избалованный ребенок, они бы... как минимум отписались. Отписались, порвали все контакты, и прочая, и прочая, финита, бля, комедия.
Не люблю я, когда люди знают, что я о них думаю. Закрытые записи не люблю, списки доступа не люблю: еще мне морочить себе голову и думать, кому можно прочитать конкретный пост, а кому нет, кто может рассказать упомянутому в посте лицу мои маленькие тайны, а кто нет, и не обидится ли кто-нибудь, если я напишу то-то и то-то... Это все из-за знакомых пч: сколько из них меня уже знают, со сколькими я хотел бы пообщаться. Но мне как-то легче оголять душу и распинаться перед незнакомыми людьми, чем перед знакомыми.
Короче, хуйня какая-то с этим дневником.
